гениальная вещь Кстати, я больше не ношу зеленый цвет. Точнее сказать, именно этот оттенок зеленого — оливковый или фисташковый. Как-то так. Как-то так, знаешь, одного взгляда на футболку этого цвета достаточно, чтобы кишки свернулись от воспоминаний: я надевал ее в те дни, когда рыдания душили прямо на работе — приходилось запираться в туалете во все перерывы, кусать себя за руку, рычать: «Ну, ты ж мужик!». В штанах такого цвета провалил экзамен, к которому усердно готовился. Клянусь тебе, я готовился. Ночами там что-то высиживал, заливался кофе, слушал музыку, верил в себя, — как обычно, зря. В такой кофте я сидел в парке, когда с наступлением вечера ложилась долгожданная прохлада — а еще в сумерках теряются ощущения собственной никчемности и тщетности, – ну, знаешь, как говорят? — тщетности бытия. Мне нравилось сидеть там, не двигаясь, и следить за голубями и детьми. Есть там какая-то схожесть — отсутствие мысли, наверное, такой мысли, которая как раз и гонит тебя по вечерам в парк под каштан и долго грустить, но грустить, — ну, понимаешь? — эстетично. Дети много плачут, много смеются, много кричат и много — в общем, их много. Все думаю, куда это делось во мне? Мало смеха, мало крика, мало всего — и только слезы остались. Вот же!.. Досада.
В платье такого цвета ты была, когда, обернувшись, сказала отрывисто: «Что-то не так. Прости, я не понимаю. Больше не чувствую. Прости. Все не так. Уже не так». Мне жаль было, что ты плакала, хоть и не понимал, отчего тебе так больно, если это мое сердце кровоточит? Хотя, может, ты больше не чувствовала ничего, потому что твое — застыло? Наверное, когда сердце превращается в камень – это тоже больно. Наверное.
Мне интересно, а ты — ты потом надела это платье еще раз? Не запятнана ткань моими слезами? Вот ересь. Отнесла в химчистку — и как новое.
— Есть еще изумрудный… Попробуете?
Да... еще оттенки ненавистного зеленого. Попробую, конечно. А вдруг все еще люблю?
— Да, покажите. Покажите изумрудный, пожалуйста.